Не просто политика
– Вы ведь родились не в Италии?..
– Да, я родился в Австрии, в Вене. Мои предки из поколения в поколение жили на территории Австро-Венгрии. В 1939 году, за пару месяцев до начала Второй мировой войны, мы оставили родные места, отплыв последним пароходом из Генуи, куда добрались из Вены поездом, в Америку. Визу мы — папа, мама и я — получили с помощью маминого дяди, который жил в Америке.
Еще до того мои братья и сестры нашли приют в Англии благодаря так называемому «киндер-транспорту»: как только появились антиеврейские законы и евреи поняли, что к чему, старших детей организованно отправили в Англию. И все же папа до поры до времени считал, что происходящее вокруг – политика, и что это скоро закончится. В самом кошмарном сне никто и предположить не мог, чем именно закончится… Еще одну сестру, которая так же, как и я, не подходила по возрасту для «киндер-транспорта», взял к себе другой мамин дядя из Норвегии. А когда нацисты захватили Норвегию, тетя переправила ее в шведское консульство.
– Когда же родители поняли, насколько все серьезно?
– Как-то после субботней трапезы папа услышал, что на улице что-то происходит и решил пойти посмотреть. Его поймали, хотели арестовать. Спасло только то, что при нем оказались документы, свидетельствующие, что он солдат австрийской армии. Тут-то папа и понял, что это – не просто политика.
В Вене у семейства Лазар были кошерные мясные лавки, а у папы – свой ресторан. Когда у него этот ресторан отобрали, он окончательно понял, что уезжать нужно срочно. Мама была готова уехать еще до этого.
– Вы уехали в Америку совсем ребенком. Но что вам запомнилось из «венского периода»?
– Я видел, как нацисты забирали еврейских женщин, выволакивали из домов и заставляли их мыть улицу, стоя на коленях. А вся нееврейская публика со смехом глазела на это зрелище. Стучались они и к нам, хотели забрать маму. Мама открыла дверь, и ее уже хотели отправить мыть улицу вместе со всеми. Но случилось так, что напротив нас на лестничной площадке жила семья, дети из которой состояли на службе в СС, даже дверь их была отмечена знаком СС. Услышав стук в нашу дверь – а, как вы понимаете, стучали они не особо деликатно – соседка выскочила на площадку и начала кричать на тех нацистов, которые пришли за мамой: «Вы что, не видите: женщина – мать с маленькими детьми?! Вон отсюда!» Они заметили у нее на двери знак СС и ретировались.
Что еще? Дважды я видел Гитлера, да сотрется его память! Я был четырехлетним мальчиком. Мы тогда как раз играли, услышали, что что-то происходит, и выбежали посмотреть. По детской наивности я даже салютовал ему. Сестра так больно ударила меня по руке, что я до сих пор помню этот момент. Второй раз я ему уже не салютовал…
– А что потом вспоминали ваши родители?
– Они никогда не затрагивали эту тему. Что было, то было. Проехали. Нужно дальше жить.
Хасиды Америки
– Как сложилась ваша жизнь в Америке?
– Дядя, живший в Америке, был состоятельным человеком, занимал пост одного из директоров Paramount Pictures. Но занимался он не производством фильмов, а заведовал сетью кинозалов фирмы.
В те годы в кино ходили не только посмотреть фильм. Поход в кинотеатр становился знаменательным событием для всей семьи, с обязательным посещением ресторана в самом кинотеатре. Просмотр фильма также предусматривал и получасовой антракт, чтобы зрители могли сходить в буфет, обменяться мнениями. В те годы это было новомодным развлечением, семейным мероприятием. И вот всей этой частью кинопроката заведовал мой дядя. Он не был глубоко религиозным человеком, и довольно скоро связь между нами прервалась. Однако мы бывали у него еще несколько раз.
Вначале он даже организовал для нас какую-то комнату, но потом, довольно скоро, папа нашел работу, и мы уже сами сняли квартиру в Вильямсбурге. Когда в 1943 году вновь пустили пароходы из Европы в Америку, родители предпочли, чтобы братья и сестры объединились с нами.
– Хабадниками вы стали уже в Америке?
– Мои родители были далеки от хасидизма. Мы жили совсем рядом с метивтой, ешивой, «Тора ве-даат», в которой я учился. Но тут приехал мой брат и сходу потребовал, чтобы его отправили в хасидскую ешиву. Хасидских ешив в Америке тех лет не было, кроме одной – Любавической. Родители, далекие от хасидизма, недоумевали: «Тут прямо за углом прекрасная ешива, а ты ни с того ни с сего решил ездить по полчаса в ту и другую сторону?» Они отправили его в «Тора ве-даат», но брат там долго не продержался.
– Почему?
– У него была небольшая бородка и пейсы, и над ним смеялись, хотя, подчеркиваю, речь шла об ортодоксальном учебном заведении. Тогда молодой парень в подобном виде не мог найти себя вне хасидизма.
– А почему он изначально настаивал именно на хасидском направлении?
– Еще в Англии, видя, что еврейские подростки из Австрии живут как неприкаянные, один парень, оказавшийся хасидом, каким-то образом – не знаю как – нашел помещение под Лондоном и открыл там ешиву. Мой брат удостоился чести там учиться, и перед отъездом в Америку этот парень сказал ему, чтобы он и в Америке нашел себе подходящую хасидскую ешиву.
– И отец, в конечном итоге, согласился?
– Согласился, но сказал, что все братья должны учиться в одной ешиве, и что если туда идет мой брат, то и я должен буду пойти туда же. Так мы оказались в Хабаде. Директор, благословенной памяти рав Залман Гурарье, принял нас очень тепло.
– Что представлял собой Хабад тех лет?
– Чтобы вы имели об этом представление, скажу, что в моем классе училось всего шесть мальчиков. А это была единственная хабадская ешива в мире в те годы! «Севен севенти», еще одно здание и несколько магазинчиков вокруг. Это сегодня речь идет о тысячах хабадских ешив! Тогда же никто не подозревал, во что разовьется это направление, какие колоссальные масштабы оно примет.
Что характерно, моим последним учителем в «Тора ве-даат» был хабадник, рав Ривкин, а моим первым учителем в Хабаде – литвак, рав Лещинский. Рава Лещинского сменил рав Песахович, хасид Гур. Настоящий праведник! И только в старших классах моим преподавателем вновь стал хабадник, рав Гурфинкель, приехавший из Шанхая.
Любавический отец
– А Любавического Ребе вы часто видели в детстве?
– Я был еще ребенком. После обеда мы возвращались из ешивы домой, и я выходил играть на улицу. Тогда это было достаточно безопасно – машин почти не было. Как-то раз я играл с друзьями, и вдруг на улице появился человек с бородой и в черной шляпе. Он подошел ко мне и погладил по голове.
Я посмотрел на этого человека, и меня чрезвычайно впечатлила его борода. В те годы в Америке такая борода была редкостью. Он ласково посмотрел на меня и улыбнулся. Я был в кипе, а мои друзья в большинстве своем не были евреями. Это сегодня Вильямсбург – еврейский центр.
Через несколько месяцев я перешел в школу Хабада. После обеденного перерыва у нас оставалось еще время на игры. Как мы играли? Шли от Юнион стрит к «770». Тогда там был двор. Есть фотографии Любавического Ребе, как он стоит там на балконе. И в этом дворе мы гоняли в мяч. А Ребе Раяц почти каждый день сидел у себя в углу у окна и любил посматривать, как еврейские дети играют у него под окнами.
Как-то раз я, играя, заметил, как кто-то зашел в «770». Присмотрелся – это тот самый человек, который погладил меня по голове несколько месяцев тому назад в Вильямсбурге. Я спрашиваю друзей: «Кто это? – А!.. Это зять Ребе Раяца». Вот какими были мои первые встречи с Любавическим Ребе.
А так мы практически ничего не знали ни о хасидизме, ни о Ребе. Перед моей бар-мицвой глава нашей ешивы спросил меня, хочу ли я пойти на йехидут (аудиенцию) с Ребе. И что же я тогда ответил? Что я не заинтересован. Сегодня это трудно себе представить. Упустить личную встречу с Ребе Раяцем! Но тогда нам никто не объяснял, что такое хасидизм и кто такой Ребе. Мы учились в обычной ешиве. Это уже потом мы толпились после итваадута у дверей Ребе. Пустить всех желающих не было возможности – по состоянию здоровья Ребе нуждался в чистом, не спертом воздухе. До сих пор в здании № 770 можно заметить два проводка от микрофона, в который говорил Ребе Раяц. Слышно его было даже на улице. Услышать его мог каждый, а вот понять – это уже другое дело. И рав Шмарья Гурарье, зять Ребе Раяца, разъяснял нам его слова.
А после итваадута двери открывались, и все желающие могли поздороваться с Ребе. Сегодня нет ничего подобного. Это был совсем другой мир.
– С годами ваше отношение к Любавическому Ребе изменилось?
– Для меня Ребе был отцом. Не «раввином-кудесником», каким его сегодня многие пытаются преподнести. Он просто взял меня, обычного американского мальчика, и вел по жизни. По любому вопросу я обращался к Ребе, писал ему и получал детальные инструкции и указания. Изо дня в день.
В молитве мы говорим: «Отец наш, Царь наш». Чем одно отличается от другого? Очень просто: царя выбирает народ, отец – это часть тебя, ты его продолжение, ты носишь его гены. И Ребе – это отец. Сегодня некоторые кричат: «Царь! Царь! Царь!» Я не знаю, что такое царь. Но я очень хорошо знаю, что такое отец. И нужно стараться, чтобы он был доволен не потому, что он того требует, а потому, что ребенку присуща естественная любовь к отцу.
– Вы можете привести несколько примеров этого отеческого отношения?
– Мы несколько раз приходили к Ребе вместе – я, мама и папа. С мамой Ребе разговаривал на хохдойче – классическом немецком языке, который изучают в университетах. Что просила мама? Чтобы из меня вышло что-нибудь путное! А что может из меня выйти, если я еще два года пробуду в ешиве? Ребе ее успокаивал, говорил, что я найду себе богатую невесту и что проблем у меня не будет.
И вот однажды, когда я еще не был женат, но уже вовсю занимался общественной жизнью, меня подозвали и сообщили, что Ребе хочет сказать мне пару слов – не наедине в кабинете, а по дороге с молитвы, посреди бела дня.
И вот стою я, жду, подходит Ребе и говорит с еле заметной улыбкой: «Что же это ты делаешь? Я выпросил для тебя у твоей мамы еще два года на учебу, а ты вместо этого занимаешься общественной работой?! Ты должен учиться, чтобы твоя мама была довольна». Такие отношения были у нас с Ребе.
Или вот еще показательный случай. Как-то меня попросили помочь со скамейками в «770». Их специально надстраивали перед итваадутом. Дело было зимой, ну разве удобно заниматься этим в пальто? И вдруг дверь распахивается. На пороге – Ребе: «Мойше! А почему ты без пальто?» Скажите мне, это вопрос ребе или отца?
Сегодня именно такого отношения не хватает. Люди не понимают, что значит быть хасидом, шалиахом. Кричат: «Да здравствует, да здравствует!..» Разве Ребе этого хотел? Ничего лично для себя он не желал, он хотел, чтобы мы, прежде всего, действовали во имя других. И мы были не просто его дети, но самые что ни на есть близкие сердцу люди. И потому его отеческую поддержку и заботу мы ощущаем по сей день.
Евреи в Италии
– Как вы оказались в Милане?
– После свадьбы мы с женой написали Ребе, что готовы поехать с миссией, куда он нам скажет. Тогда уже было 20-30 посланников Ребе по всему миру. Рав Горелик предложил нам Милан. Мы согласились. При этом я написал Ребе, что есть несколько вещей, удерживающих меня в Нью-Йорке: утром я был правой рукой директора учебных заведений «Оалей Тора» рава Михоэля Тайтельбаума, а после обеда занимался секретарской работой. Полученный ответ гласил, что, если у нас нет проблем с языком, то нужно ехать. И мы поехали.
– Вы знали итальянский язык?
– Мы готовы были его учить. Миссия была рассчитана на два года. Ситуация сложилась совсем непростая, и по истечении двух лет моя жена описала Ребе все наши трудности и спросила, как нам вести себя в связи с ними.
– О каких трудностях шла речь?
– Дети должны были где-то учиться, а подходящих учебных заведений не было. Так, спустя несколько лет, наша старшая дочь в десятилетнем возрасте вынуждена была поехать учиться в Америку! Кошерной еды тоже не было – за кошерными продуктами ездили в Швейцарию, в Лугано. Зарплата вовремя не поступала. Обычная ситуация…
– И что ответил Ребе?
– В ответ моя жена получила длинное письмо на английском языке. Содержание его сводилось к поговорке: «Лиха беда начало». Или «все начала трудны» на языке наших мудрецов. Так мы поняли, что это – наше место. Так все и закрутилось. Наши дети здесь выросли, увидели, что такое шлихут. И сегодня все они сами, слава Б-гу, заняты в шлихуте. Со внуками и правнуками мы знакомимся каждый год на Песахе. В этом году мы его проводили в Миннеаполисе, в Америке. А вообще – то в Будапеште, то в Москве… Так это происходит у всех посланников Ребе.
– В те годы в Милане вообще была еврейская община?
– В Милане была община итальянских евреев. Это – особая община, не сефардов и не ашкеназов. На некоторые недельные главы они даже читают отдельную афтару. Истоки этой общины идут из Ливорно и Рима еще со времен разрушения Второго Храма.
Кроме всего прочего, после Второй мировой войны никакая страна не хотела принимать у себя уцелевших евреев. В США тоже была своя квота. А вот Италия их принимала. Италия всегда готова была принять всех беженцев. И сегодня многие беженцы из Африки находят пристанище в Италии. Итальянские власти хорошо относились к евреям. Даже Муссолини, сообщник Гитлера, не был антисемитом. На юге Италии существовал концлагерь, и рядовые итальянцы приносили еду заключенным. Мой двоюродный брат был в концлагере Феррамонти. Они с семьей бежали в Италию из Австрии. Их поймали и отправили в этот лагерь. Там он повстречал девушку, с которой они в концлагере и поженились. Потом они жили в Риме, у него был большой отель.
А в Милане после войны было 100-150 еврейских семей. Миланский муниципалитет выделил еврейским беженцам здание под синагогу. Это были разные евреи. Среди них были те, кто соблюдал шаббат, а были и те, кто не очень. И соблюдающие традиции помнили, как они вели себя с несоблюдающими в местечках, и всячески отталкивали их. Исходя из этого обстоятельства, были открыты две синагоги – одна для соблюдающих шаббат, другая — для всех остальных евреев. Дети ходили в общеобразовательную или общинную школу, после обеда искали учителя для Талмуд-Торы, чтобы получить и еврейское образование. Предыдущий учитель Талмуд-Торы был праведником, но захотел оставить это место. Мне предложили его занять.
Через некоторое время ко мне обратились выходцы из иранской общины «Ноам» с просьбой давать у них уроки по субботам.
– Они тоже были беженцами?
– Они действительно бежали из Ирана после переворота Хомейни, но они не были беженцами в прямом смысле этого слова: успели побывать в Израиле, но там не прижились. В основном эти люди занимались торговлей коврами, и в Италии у них было больше возможностей для расширения своего дела. У этой достаточно большой общины в 300-400 семей был хорошо налаженный бизнес. Имелись у них и две синагоги – одна из них более строгого, ортодоксального порядка. И обе захотели побольше уроков Торы.
– Вы сразу согласились?
– Я спросил у Ребе. И получил ответ, что мне стоит давать эти уроки, но только при условии, что они будут относиться ко мне серьезно, как к раввину. И вот уже 42 года я даю эти уроки по субботам. Только дорога занимает у меня полтора часа пешком.
Реклама — двигатель еврейства
– Какие случаи вам особо запомнились за эти годы в Милане?
– Никаких особых историй не было. В свое время нам выделили помещение для школы, но под Миланом. Откуда взялось помещение? Рождаемость в Италии настолько упала, что школы пустовали. Добирались мы туда на автобусах – три-четыре автобуса с детьми со всего города.
Сегодня, слава Б-гу, число учеников растет. В школе уже 150 учеников, она находится в самом Милане, но я там больше не работаю – настало время передать дело в руки более молодого поколения.
И часть бывших учеников нашей школы следует нашему примеру. Так, один мальчик учился у нас еще с детского садика. Сегодня у него уже своя синагога, в которой на Рош ха-Шана и Йом Кипур собираются по 150 молящихся.
– В чем же секрет успешности всех ваших детей?
– Однозначно – в моей жене! Меня почти не было дома. Воспитанием наших детей занималась жена. Да, они знали, чем я занимаюсь, учились в школе, в которой я был директором, видели, как я давал уроки. Но главное – они видели, как их мать ведет еврейский дом! В результате для них было совершенно естественно пойти по моим стопам. Это секрет еврейского народа – аидише маме, еврейская мать!
Папа возвращается домой с работы, у него есть силы на детей? Он устал и хочет дома расслабиться! Чтобы никто не морочил ему голову. На ком держится еврейская семья? На матери!
– Когда ваш сын рав Берл впервые поехал в Россию, вы не боялись? Это же было еще во времена коммунистов?
– Подобными поездками занималась организация «Эзрат леахим». И перед тем, как Берл поехал туда в первый раз, еще до свадьбы, они позвонили мне, чтобы получить мое разрешение. Так им сказал Ребе. Я попросил время на раздумье – хотя бы до утра, чтобы сын не решил, что отец бездумно подвергает его опасности. В результате они поехали с товарищем. Тогда за ними постоянно следили. После второй поездки он обручился и спросил невесту, не хочет ли она поехать с ним в шлихут. На что она ответила: «Да, но не в Россию!» Но в конце концов они оказались именно в России. Отправились к Ребе за благословением, и пошло-поехало.
– Вы помните, с чего все начиналось?
– Точно не помню, когда это было, но меня поразила одна история. Перед Песахом прибыла маца. Кому давать мацу? Как искать евреев? Решили воспользоваться рекламными щитами по всей Москве. На рекламном плакате был ребенок, держащий в руках мацу, одно слово – «маца», и номер телефона, куда обращаться. У каждого, кто обратился, брали его контактные данные – имя, телефон. Чтобы оставаться на связи и на будущее. В результате набралось 23 тысячи имен! Только благодаря рекламе. И это – то, что вернуло тысячи евреев России к еврейству. Одно слово – маца. И еще в этом большая заслуга еврейских матерей.
– А когда вы сами в первый раз побывали в России?
– В 90-м году, если не ошибаюсь. Тогда в Кремле состоялся большой концерт с участием Авраама Фрида, Мордехая Бен Давида. После этого Мордехай Бен Давид поехал петь еще на Украину, а Авраам Фрид – по разным городам России. Я это помню.
– Когда вы сегодня приезжаете в Россию, чувствуете разницу с другими странами, в которых вам довелось бывать?
– Это совсем другой мир! И в материальном плане, и с точки зрения самоощущения. Помню, как мы в свое время побывали с другом в Москве, и он буквально дрожал от страха на Красной площади: «Вы знаете, что это за место?» А два с половиной года тому назад мы зашли в Кремль по ковровой дорожке!
– Говорят, отец не завидует сыну. Можете подтвердить это на собственном опыте?
– Люди часто гордятся своей родословной: «Мы – исконно хасидская семья! Мой отец был хасидом, мой дед был хасидом с большой буквы, мой прадед и т. д…» Я говорю: «Мой отец был простым евреем, моя родословная – это мои дети!» Можно смотреть в прошлое, можно – в будущее.
Так я объясняю и разницу между двумя туристическими странами – Италией и Израилем. В обе страны приезжают миллионы туристов. В чем же разница? В Италию приезжают посмотреть на славное прошлое, сегодняшнее ее развитие не так интересно. В Израиль приезжают посмотреть на будущее. Это – еврейский народ. Прошлое есть прошлое. Но когда в Израиле ты видишь на улице детей с кистями цицит и пейсами, то понимаешь, что народ Израиля – жив, народ Израиля – вечен. Это же так просто! Чтобы это понять, не нужно особо мудрствовать. Нужно просто видеть!