— В последнее время снова часто возникает вопрос — сколько в России евреев. Недавно вы высказались в том ключе, что евреи возвращаются из Израиля в Россию активно. Это вызвало в израильском обществе довольно активную дискуссию. Кто-то говорит двести семьдесят тысяч, кто-то про миллион.
— Мы считаем, что в России проживает около миллиона евреев. Мы оцениваем количество евреев, которые идентифицируют себя как евреи и тех людей, которые ежегодно начинают себя ощущать евреями — выясняют что их еврейство по материнской линии. И также добавляем тех евреев, которые просто никуда не ходят. Одним из ярких показателей в этом вопросе является маца. Покупает мацу на Песах максимальное количество людей, которые себя идентифицируют как евреев.
— То есть если даже за весь год человек не появлялся в синагоге или в каких-то еврейских организациях, то за мацой он приходит?
Да, за мацой приходит как правило, или кого-то посылает. Так или иначе маца у него в Песах есть. И мы к этому добавляем процент тех, которые до сих пор этого не понимают, но являются евреями, и так у нас примерно получается миллион. Естественно, что никакой переписи мы не проводили. Это наши такие ощущения. И мы находим им подтверждение каждый день практически, когда мы сталкиваемся с людьми, которые никак не считают себя евреями, а по факту ими являются. Когда ты им рассказываешь, что они являются евреями, это не пустой звук, они начинают это в себе раскрывать дальше.
— То есть это галахические евреи, которые до сих пор странным образом не понимают своего статуса? После практически тридцати лет, когда евреем быть в России престижно и даже модно? Когда в Израиль уезжали даже те, у кого прадедушка еврей?
Да многие до конца не понимали, что это такое. Есть люди, у которых мама еврейка. Но они считают себя русскими людьми, у которых мама еврейка. Не понимают, что они не просто русские люди, у которых мама еврейка, а евреи по галахе!
А возвращаясь к вопросу «уезжают или приезжают?», надо сказать есть некая статистика. Дискуссия с израильским посольством была в том, что они говорили о количестве людей, которые получают израильские паспорта. А эти люди, если посмотреть статистику, то почти девяносто процентов из них по факту не переезжают в Израиль, а просто хотят «быть готовыми» к Израилю и получить израильские документы. Поэтому мы этих людей тоже видим. У нас нет задачи с кем-то спорить или чью-то статистику корректировать. Просто мы видим, сколько людей из нашего общего круга получили израильские паспорта, но остались жить в России. Мы мало видим людей, которые полностью переезжают в Израиль. Есть безусловно такой процент, но он невелик. Большинство людей живёт «между двумя домами», но человек находится там, где он может, безусловно, себя обеспечить, прокормить семью. Большинство бизнесов русскоязычных евреев, конечно, находятся в России
— То есть евреев в России целый миллион?
Это наши некие ощущения, ещё раз подчеркну. По официальной переписи, которая была, по-моему, пятнадцать лет назад, обозначили себя евреями двести семьдесят тысяч. Вот двести семьдесят тысяч – это то число, которым оперируют.
— А по вашим ощущениям в 4 раза больше. Серьезный разброс в цифрах.
Да, в 4 раза больше. По двум причинам. Прежде всего, перепись шла выборочно. Ни ко мне, ни к массе моих знакомых, к примеру, эта перепись не дошла. А второе, что евреи, имея большой негативный исторический опыт и инстинкт самосохранения, не всегда склонны афишировать свою национальность. Плюс те люди, о которых я сказал: они не считают себя евреями, они считают себя русскими людьми с еврейскими корнями.
— Многие считают, что для ФЕОР важно отстаивать этот миллион евреев в России, потому что таким образом легче получать бюджеты. Насколько это далеко от действительности?
Мы никому ничего не доказываем, нам не перед кем защищать бюджеты, мы же не получаем деньги от государства. У нас даже идеи такой нет как формирование бюджета по определению. Я думаю, что у любой благотворительной организации, которая ищет в прямом смысле этого слова деньги на существование, никаких бюджетов нет. Мы видим синагоги, полные людей. Мы видим на улице евреев, которые не пришли в синагогу, поэтому у нас нет задач что либо «рисовать». Задача — привлекать в синагогу людей, которые туда пока не пришли. Поэтому каждый год в Москве открывается несколько новых синагог. Но от этого в больших синагогах людей меньше не становится, а новые места наполняются новыми людьми. Это тот факт, который нельзя отрицать, мы понимаем, что потребность в Москве в синагогах всё больше и больше. А бюджеты (смеётся)…Я был бы не против, если бы могли куда-то подавать на бюджетирование.
— Ну насколько я понимаю, имеется в виду привлечение денег, которыми вы оперируете. Вы же их от кого-то получаете. Вы же приходите к олигарху «икс», и говорите: «вот у нас там полмиллиона еврейских детей или двести тысяч еврейских бабушек и дедушек».
Понимаете, мы же рассказываем никому о каких-то абстрактных людях. Мы не можем декларировать тех людей, которых не знаем, которым мы не можем помочь. Мы говорим только о реальной деятельности общины, а не о какой-то виртуальной реальности. Эфемерных людей нельзя никуда декларировать, потому что их нет в синагогах и общинных центрах физически. Деньги же в основном идут на деятельность школ, синагог, благотворительных центров. Там существуют конкретные живые люди, а не абстрактные.
— А есть какая-то инфографика по этому поводу? Прироста количества прихожан или тех людей, которые сейчас реально задействованы в программах ФЕОР в целом?
Это в некоторой степени абстрактная цифра. То есть её можно извлечь каким-то образом, сколько тех или иных людей каким-то образом задействованы. Вот маца хороший пример. У нас ежегодно сто пятьдесят тысяч коробочек мацы, которые только ФЕОР раздает или продает в России. При этом мы же не единственная еврейская организация в России. Я думаю в Российской Федерации ежегодно реализуется минимум двести, а может быть и двести пятьдесят тысяч коробок мацы. Умножаем на примерный коэффициент — четыре и получаем тот самый миллион. Вот откуда собственно этот миллион и берётся. Давайте также не забывать, что в Россию продолжают приезжать евреи из стран бывшего Советского Союза — из Азербайджана, Средней Азии, Украины.
Любавичский Ребе говорил в 70-е годы, что в Советском Союзе проживает евреев больше, чем в Америке. В Америке тогда около шести миллионов евреев было. Откуда в СССР шесть миллионов евреев казалось бы?! Но государственный антисемитизм, карьерные перспективы, бытовой антисемитизм толкал людей к тому, чтобы не создавать проблемы прежде всего своим детям с поступлением в ВУЗ-ы, с какими-то притеснениями. Люди переделывали документы. Плюс естественно, ассимиляция, смешанные браки. После войны в Советском Союзе была очень мощная ассимиляция.
— Мы встречались с Виктором Шендеровичем. Он уже не в первый раз обозначил руководство ФЕОР в качестве «путинских, кремлёвских евреев» . Вот эта спайка ФЕОР, а глобально и еврейской общины РФ в широком смысле, с ныне действующей властью России неизбежна? Она идеологическая, программная?
Мне не кажется слово «спайка» корректным. Мой спор с Шендеровичем, если это вообще можно назвать спором, это вопрос самоидентификации. Шендерович – он кто? Еврей, который живёт в России? Или он россиянин, которому досталась, как чемодан без ручки, его национальная принадлежность? Вот в этом основной вопрос. Мы оцениваем государство по каким критериям? Мы выискиваем, выковыриваем те или иные протестные аспекты, чтобы самореализоваться, что-то заработать на этом вопросе? Еврейская община во взаимодействии с властями стран диаспоры на протяжении тысячелетий руководствовалась двумя критериями, о которых упоминает крупнейший еврейский мыслитель и законодатель Рамбам в своём послании к йеменским евреям. Я добавил бы ещё один, который является показателем свободного государства с точки зрения еврейской общины.
Это — духовная свобода, материальная свобода и свобода передвижения. Сегодня не просто нет ограничений по соблюдению еврейских традиций, а государство всячески поддерживает развитие не только еврейской общины, но и православных и мусульман. Все основные традиционные конфессии активно поддерживаются государством. Это факт, который, я думаю, и Шендерович не станет отрицать. Каждое государство имеет ту или иную специфику в развитии экономики, но никто не может сказать, что человек сегодня не имеет возможность зарабатывать деньги в России. Это не значит, что все обязательно станут богатыми. И со свободой передвижения вопрос сегодня в России не стоит. Вот критерии. Всё остальное – это уже не критерии еврейской общины, а критерии людей, которые либо борются за власть, либо хотят себя как-то обозначить в государстве, либо хотят как-то на этом даже заработать. В этом смысле они могут поступать как им заблагорассудится, но привязывать к этому всю еврейскую общину России совершенно незачем. Вот в этом принципиальный спор между мной и Шендеровичем. Не более того. Поэтому все эти идеи – «спайка с властью», «кремлевские евреи» и так далее — меня мало трогают.
Есть масса еврейских религиозных законов, которые регулируют отношения отдельно взятого индивидуума-еврея и еврейской общины в целом с государством. Они говорят о том, что государство, которое вот эти три вещи соблюдает является государством, в котором евреи должны работать, помогать и содействовать власти. Поэтому мы благодарим власть за то, что она делает для развития и поддержания еврейской общины, и мы чувствуем также ответственность перед еврейской общиной, когда мы те или иные вещи делаем. Очень легко что-то говорить или делать, совершенно не неся ответственность за последствия. Мы должны адекватно понимать, что мы обязаны очень внимательно относиться к самим себе с точки зрения трактовки тех или иных событий. Соблазны у людей появляются еврейскую общину в ту или иную политическую ситуацию втянуть. И вот этого мы будем всегда всячески избегать. Я очень хорошо помню историю конца девяностых годов, когда был съезд Российского Еврейского Конгресса. Тогда президентом РЕК был Гусинский, и он собрал президиум, можно сказать, в расширенном составе, и заявил: «Я собираюсь втягиваться в политическую борьбу».
— Вы присутствовали на этом заседании?
Да, я был. «Я хочу втянуться в политическую борьбу, и так как я возглавляю еврейскую организацию, это может косвенно или прямо принести ущерб еврейской общине». Что с его стороны было очень ответственно и мудро. Он спросил: «Может мне надо отойти?». Он действительно готов был отойти от руководства или искал дополнительной какой-то поддержки, сейчас уже очень сложно сказать. Но так или иначе, он это заявил. И девяносто процентов присутствующих однозначно сказали: «Ну что вы, Владимир Александрович, конечно же, мы с вами! В любой политической борьбе мы на вашей стороне». И это некорректно совершенно было, на мой взгляд. Потому что ответственность перед общиной предполагает неучастие в подобных политических действиях.
И это решение Гусинского, безусловно, принесло ущерб. Прежде всего имиджевый, но и не только. И на самом деле Гусинскому не надо было это слушать, а нужно было отойти от руководства общиной и такое решение было бы с его стороны единственно верным. А те люди, которые кидали шапки в воздух, и говорили «да что вы, мы с вами!»…это была не просто ошибка с их стороны, а некая безответственность что ли.
— Это было близко где-то к тому водоразделу, когда была учреждена Федерация Еврейских Общин? Буквально через год?
Да, это было недалеко. ФЕОР мы создали в девяносто девятом году. Я к чему это говорю, собственно. Надо очень хорошо понимать — кто ты, чем ты занимаешься, и что твои действия несут обществу. И в этом и есть мой принципиальный спор между мной и Шендеровичем. Хотя сложно сказать, что у нас есть спор, у нас не было дискуссий никаких, просто полное различие во взгляде на этот вопрос.
— Ну тут Шендерович не одинок. Не так давно мы встречались с Сатановским и, несмотря на то, что по большинству вопросов они с Шендеровичем ни в одном пункте не сойдутся скорее всего, но термин «придворные евреи» в отношении вас и раввина Лазара он также активно использует.
Ну зависть, наверное. Сам бы хотел. Большинство людей с удовольствием делали бы то же самое, если бы у них была такая возможность. Кому Хабад не даёт работать или дышать? Что за глупости? Мы развиваемся и живём своей жизнью. Что мы делаем такого с властью? Что их беспокоит? По факту есть некая объективная реальность. В Российской Федерации, думаю, еврейских общин около двухсот. Из них сто семьдесят относятся к ФЕОР. Это факт. Очевидно, что главный раввин России – это главный раввин подавляющего большинства общин. Ну вот какие могут быть вопросы на эту тему? По факту государство даже не выбирает никого, оно констатирует тот факт, что Федерация объединяет подавляющее количество еврейских общин в стране.
И создавались эти общины ну никак не при помощи государства, а естественным путём. Общины создавались, присоединялись к ФЕОР, видя в этом смысл. Масса общин ушла из КЕРООР (Конгресс еврейских религиозных организаций и объединений России – прим. ред.) в ФЕОР в поисках и финансирования и поддержки. И не пожалели об этом, я думаю.
— То есть в некоем противостоянии ФЕОР и КЕРООР, о котором нередко приходится слышать, вы никак не используете какие-то властные рычаги, административный ресурс? Так уж получается, что «новейшая еврейская история» в России, ваша активная деятельность как-то совпала с приходом к власти нынешнего президента, с которым вы оказались на удивление близки.
Это совпало. По факту, общин, входивших в систему Хабад-Любавич в России к моменту создания ФЕОР было больше, чем общин, входивших в КЕРООР. Существенно больше. Они просто не были к тому моменту объединены в единую организацию.
— А как организовывались эти общины?
Раввины, посланники Любавичского Ребе, приезжали в массу городов. Человек приезжал в город, где никакой еврейской жизни практически не было и начинал работать. Не было единой организации, юридического лица российского, зонтичная такая была структура. Был КЕРОООР и была сеть Хабад-Любавич. Раввины поднимали еврейскую жизнь, сеть формировалась по факту. Не было никакой задачи сети изначально. Стояла задача – возрождение еврейской жизни.
А далее возникла политическая тема. Именно из-за позиции Гусинского и РЕК на тот момент. Из-за того, что КЕРООР оказался втянут открыто в политическую борьбу. Смысл создания ФЕОР – это как раз дистанцирование еврейской общины от вовлеченности в политическую борьбу.
— А в принципе, если на это смотреть со стороны: была еврейская организация, к которой имел отношение Гусинский, явно шедший в лобовое столкновение с действующей властью. Не было ли некой логики в поддержке другой еврейской организации для того, чтобы контролировать и влиять на ситуацию в стране через контроль исторически граждански активной части населения с повышенной «пассионарностью»?
Нет, это была наша позиция, что мы не хотим, чтобы еврейская община погрязла в политической деятельности. Поэтому, так как у нас большинство еврейских общин, то давайте мы сорганизуемся, чтобы нами не манипулировали. Мы создадим организацию, которая не будет объектом манипуляций, а будет как минимум тоже представлять евреев и еврейскую общину, держась в стороне от политических дел.
— Принято считать, что антисемитизма в России сейчас нет. Тем не менее, некоторое время назад, когда о «Жуковке» появились первые публикации в интернете, я наблюдал довольно жёсткие юдофобские комментарии к этим новостям. В особенности по отношению к бюджету в более чем $ 10 млн, о котором было заявлено изначально. Стоило ли заострять внимание на стоимости объекта в не самые простые с экономической точки зрения времена для населения России?
Если строится здание, это здание должно быть привлекательным, современным, интересным, чтобы людям было интересно сюда приходить. Не такой он дорогой и не такой уж и большой наш центр. Любой человек, который занимается строительством, объяснит вам, что за $1000 за квадратный метр вы даже сарай построить не сможете. Коммуникации, водопровод, канализация, газовая котельня, это всё стоит денег, это же всё надо было строить в чистом лесу. Мне кажется, что мы как раз соблюли ту пропорцию, которая необходима. Я не хочу и это неправильно сравнивать «Жуковку» с другими конфессиональными объектами в Москве, но мне кажется, что мы ровно сделали то, что нужно. Не больше и не меньше. Не дешёво и не дорого, а стильно и красиво.
— В этой части Москвы очень дорогая земля…
Землю нам передало в безвозмездное пользование государство. Это была инициатива наших спонсоров. Получить эту землю в пользование мог, я думаю, кто угодно, а вот построить тут что-то вряд ли. Сейчас здесь земли поселения, а изначально на этой территории находился лес. А в лесу ничего подобного построить невозможно было. Сейчас слава Б-гу все в официальном статусе, но изначально это был очень тяжелый процесс, потому что вроде бы как земля уникальная, а приспособить ее особо не к чему.
— На что вы ориентировались когда строили Жуковку? Есть в мире какие-то еврейские центры, которые вы могли бы назвать эталонными?
Я много где был в мире, но ничего подобного «Жуковке» нигде не видел. Мы и МЕОЦ (Московский Еврейский Общинный Центр – прим. ред) когда строили ориентироваться было не на что особенно: в мире не было ничего подобного. Были либо синагоги, либо общинные центры с ресторанами, спортивными залами и кружками иврита. Мы решили совместить то и другое, принимая во внимание российскую специфику. И это полностью себя оправдало: в среднем примерно через два года после того как человек появляется в общине, он начинает заходить в молельный зал и вникать в тонкости молитвы, соблюдения, тех или иных еврейских законов.
— В народе уже ходят мифы о «дворце лакшери иудаизма» и «синагоге для олигархов». Для кого строился центр в Жуковке, кто является его целевой аудиторией?
Это евреи, проживающие в Северо-Западном округе Москвы – это и Одинцово и Крылатское и Новая Рига и Рублевка в том числе. Нет никакого «лакшери иудаизма», наша синагога открыта абсолютно для всех. Средний счет в ресторане не отличается от среднего чека в городе. Мы построили не только гостиницу, но и гостевой дом. Любой человек может приехать сюда и провести с семьей субботу или праздники. Мне очень нравится то, что у нас получилось с рестораном – Уильям Ламберти и Бруно Марино сделали отличный кошерный ресторан европейской кухни, а выпечка, я считаю, у нас вообще лучшая в городе и я имею ввиду здесь Москву в целом, а не только кошерный сегмент. Это отличные профессионалы своего дела, звёзды общемосковского формата. Формат оказался востребованным – у нас номера на субботы и праздники бронируются на месяцы вперёд. У нас детский центр получился великолепный. Вот те люди, которые бывают здесь по субботам и праздникам или привозят своих детей в нашу воскресную школу, они и бывают тут чаще всех. И конечно далеко не все из них олигархи, поверьте мне.
— А каков финальный бюджет центра?
Ну с мебелью и отделкой наверное порядка $12 млн. Еще раз подчеркну, что у нас тут золотом нигде не намазано. Это нормальная цена для суперсовременного архитектурного комплекса в пять тысяч квадратных метров. У нас не дорого или дешево, у нас стильно и современно. Тут вопрос не в деньгах, а скорее во вкусе и готовности делать современно и ярко.
— Вы начинали свою деятельность в девяностые, когда бизнес в России был весьма сильно криминализирован. Вы задумывались в тот момент, когда приходили к очередному потенциальному спонсору, насколько его доходы законны? Как галаха смотрит на эту проблему?
Во-первых, я в 90% случаев не знаю, чем занимается данный конкретный человек, и не могу знать всех деталей его бизнеса. Во-вторых, когда я прихожу к человеку, и он хочет помогать еврейской общине, там нет торговли с искуплением грехов или какими-то послаблениями в соблюдении законов Торы. Он хочет делать что-то хорошее. Когда я его приглашаю, или он меня зовёт, мы с ним говорим о правильных вещах, о религиозных ценностях, и он хочет помогать нуждающимся. Большинство людей, которые нам помогают, вообще особо не афишировали себя, и сейчас особо не афишируют.
Мы с ними говорим о неких правильных вещах: о традиции, о культуре, о возрождении религиозной жизни, об образовании и воспитании детей. Вот наши темы. Первое, я не знаю до конца чем занимаются все люди. Во-вторых, я не имею права лишать людей права выполнять заповедь, по сути они выполняют заповедь «цдаки». Третье, что есть очень много разных типов бизнеса, которые не являются однозначными на 100% либо чёрными либо белыми, всё находится в каких-то сложных схемах, тем более в девяностых годах. Вообще очень непросто было. Особенно, что касается налогового законодательства в девяностые. И когда человек делает что-то хорошее, и просто хочет помочь другим людям, имею ли я право сказать «вы знаете, пусть кому-то мы не поможем, потому что-то, мне кажется, что вы не совсем правильно заработали свои деньги». Мне кажется, меня не очень поймёт тот человек, которому мы не оказали помощь. Он скажет, мне нечего есть, а ты вот решил так.
— Хорошо, я заострю вопрос. Вот если вы точно знаете, что в процессе развития своего бизнеса, построения своей империи скажем так, человек «убрал» двух-трех человек. Или занимается я не знаю, ну, к примеру, торговлей оружием, вы будете брать у него деньги?
Вот в процессе нашего разговора, появился еще более четкий довод. А человек имеет право на раскаяние? Мы не знаем, какой у него был бизнес в начале девяностых, сейчас он живет совсем другой жизнью. Я знаю, кстати, таких людей, которые очень много пересмотрели в своей жизни, и внутри себя пожалели, и осудили то, что у них было в прошлом. И этот человек хочет жить новой жизнью, хочет помогать еврейской общине, хочет не делать больше ошибок. Мы имеем право дать ему такой шанс? Или мы говорим нет?
— Когда вы для себя решили, что будете вот так приходить к людям и говорить им: «Дай денег на детский сад или на еду для престарелых»? Это не не самая простая история, насколько я понимаю?
Это тяжелейшая история. Безусловно, всегда легче давать, чем брать. И это у меня заняло время, и сейчас это не так просто. Не перестало для меня быть болезненной процедурой. Сильно смягчают этот мой дискомфорт две позиции. Первое, я понимаю, для чего это делается, и результат, к которому я стремлюсь, заслуживает этих внутренних беспокойств. И второе, я стараюсь, чтобы это было движение не в одну сторону, а обоюдное. Чтобы мы были людям тоже полезны — какими-то контактами, чем-то еще. Люди чувствуют важность заповеди «цдака», и многие приходят и говорят спасибо. И это, безусловно, морально легче, чем, если ты просто кого-то просишь, а кто-то не хочет ничего делать изначально в этом ключе.
— Как вы относитесь к деньгам в целом? Вы любите деньги или это для вас исключительно инструмент? Ведь есть в деньгах какая-то магия – к кому-то они липнут, а другому, наоборот, даются с огромным трудом.
Я безусловно отношусь к деньгам как к инструменту. Деньги не могут являться целью никак, они помогают достигать тех целей, которые могут быть необходимы. Есть такая шутка, очень я считаю правильная, что деньги не приносят счастье, но позволяют подобрать несчастье по вкусу. Пожалуй, точная фраза. Деньги, безусловно, просто инструмент. И в общении с деньгами, мне кажется, каждый человек, должен чувствовать верный баланс. Собственно так у нас и написано, что не должно быть какого-то ощущения, что он бедный, только потому что у него стоят какие-то горизонты, которых он не достиг. В тот момент, когда он чувствует, что ему не хватает, он бедный человек. Не надо себя ощущать бедным. Состояние бедности и богатства – состояние внутренней гармонии или дисгармонии. Поэтому, если деньги имеют магию как сами деньги, это плохо. Деньги — инструмент, не более того. Важный, очень важный, важнейший, но только инструмент. Это первое. А второе, что не каждый, кто успешен в бизнесе, умный человек.
Вот мой опыт говорит о том, что, чтобы заработать деньги необязательно быть умным, необязательно быть мудрым, надо очень хотеть их заработать. Вот желание их зарабатывать, оно приводит к деньгам рано или поздно. Да часто зарабатывание денег идёт вместе со способностями – с коммуникативными, с интеллектуальными и т.д. Безусловно. Но это не является тождественным одно другому автоматически. Люди, которые умеют зарабатывать деньги, необязательно самые умные и самые мудрые, но среди них процент умных и мудрых больше, чем среди обычных людей, я бы так сказал.
— Вы богатый человек?
Однозначно! Я живу в абсолютной гармонии по финансам. Я же общаюсь с богатыми людьми большую часть времени, и вижу разные блага. Я за них рад, я оказываюсь иногда даже временным пользователем каких-то из этих благ. Но я спокойно очень отношусь к такого рода вещам. У меня нет, знаете там какого-то голода такого, что я бы чего-то очень сильно хотел. Я как-то спокоен, честно говоря, к каким-то благам, которые сегодня для себя считаю избыточными. Если бы у меня были, скажем, такие возможности большие, считал бы я зазорным иметь эти блага? Нет, не считал бы. Мечтаю ли я о них? Нет. У меня в этом смысле абсолютный баланс. У меня вершина моих мечтаний в другой плоскости совершенно — в том, чем я занимаюсь. А блага… чтобы не было какой-то нужды. Вот это меня больше волнует. Чтобы был какой-то такой минимальный комфорт, который нужен для нормального существования. Я не минималист, но у меня нет, мне кажется, завышенных потребностей. Плюс у меня абсолютно нет никакой зависти вообще в природе.
— Гармония, про которую вы говорите, она же у вас стоит очень дорого, потому что вы обеспечиваете не только свою семью, но ещё и огромную общину. А спокойно вам спится, когда вы понимаете, что у вас там бюджет недобран, тут дыра…Что помогает вам спать спокойно?
А кто сказал, что я сплю спокойно?
— Ну вы сказали, что вы в гармонии абсолютной.
Нет-нет, подождите…Гармония со своими деньгами. Личными. Я говорил про личные финансы. А общинные…Тут гармонии быть не может, потому что у меня много желаний. В производственной области у меня много желаний. В личной нет, а в производственной области я очень голодный, жадный, азартный.
— Вы чувствуете себя российским патриотом?
Я безусловно чувствую себя евреем-россиянином и патриотом России. И я отношусь к России ровно так, как повелевает нам еврейский закон. То есть, если страна дает духовно развиваться, позволяет материально существовать, не теряя человеческий облик, то это страна, о которой мы должны думать, заботиться и поддерживать, воевать — все, как положено. Россия является, на мой взгляд, одним из форпостов традиционных ценностей в мире. И еврейский образ жизни в этом смысле очень хорошо согласуется с установками российского государства на традиционность. Я ответил максимально в этом смысле честно.